Такую книгу должен был написать кто-то из нас, из тех, кто восемь лет подряд с утра и до позднего вечера ходил по темным коридорам столичных тюрем. Написала ее только Аня Каретникова. И это правильно. Из всех членов общественной наблюдательной комиссии (ОНК), (а нас за эти восемь лет с 2008 по 2016 годы было то 40 человек, то 20, а реально работающих от силы — человек десять), самой активной и самой эффективной, конечно, была Каретникова.
Она довольно быстро поняла, что тюрьма — ее миссия. И об этом она очень ясно пишет в книге. Как и я, Каретникова, будучи гражданским активистом, посещала в отделах полиции задержанных на протестных акциях людей, добивалась, чтобы с ними обращались по-человечески и как можно быстрее освобождали. Мы ездили поздними вечерами и ночами по разным отделениям полиции и там очень быстро поняли, что с ОНК придется считаться.
Но, когда посадили «болотников», из отделений полиции мы очень быстро переместились в СИЗО и стали посещать политических заключенных.
В тюрьму, как на работу
В книге Каретникова рассказывает, с чего началась ее настоящая «прописка» в московских СИЗО. Начальник «Матросской тишины», возмущенный нашим очередным посещением голодающего «болотника» Сергея Кривова и тем, что мы требовали немедленно создать для голодающего нормальные условия и не вывозить его ежедневно в суд, в сердцах попенял Каретниковой, что она, де ходит только к фигурантам резонансных дел и не обращает внимания на права других заключенных. Анну это задело, она решила, что раз так, то будет ходить в московские СИЗО каждый день, как на работу. Результатом этих ежедневных походов стало глубокое проникновение в жизнь московских тюрем, изменение некоторых важных для заключенных правил, как например, использование двух мисок — для первого и второго, разрешение передавать в фрукты и овощи, которые раньше были запрещены, обязательная выдача неимущим арестантам одежды и некоторые другие мелочи, столь важные для тех, кто оказался в неволе.
Фото: Kogershin Sagieva / Facebook
Не то, что другие посетители московских тюрем не замечали раньше, что при раздаче пищи арестантам кладут в одну миску и суп и картошку с тушенкой, не обращали внимания на абсурдность некоторых «запретных предметов», на отвратительное качество пищи, и необходимость изменения правила внутреннего распорядка, но большинство из нас, членов ОНК считали, что раз так, значит, по другому быть и не может. Анна Каретникова подошла к этой проблеме и ко многим другим с точки зрения настоящего правозащитника: это не нормально, это нарушает права заключенного, значит, так быть не должно.
Правозащита как продолжение протеста
Очень трудно определить жанр книги «Маршрут». Что это рассказ о современной тюрьме, о нравах и быте арестантов? Сборник грустных и смешных историй? Пособие для членов ОНК? И то, и другое, и третье.
Для меня же, это в первую очередь — апология общественного контроля. Это книга о том, как человек с воли попадает в тюрьму в качестве активного наблюдателя, который должен и хочет что-то изменить в жизни арестантов. И меняет эту жизнь, меняясь при этом сам.
Да, не случайно, Каретникова назвала книг «Маршрут». Для нее это очень конкретная вещь, ведь каждый день перед тем, как зайти на территории конкретной московской тюрьмы, она составляла для себя маршрут, писала список фамилий арестантов, которых необходимо посетить, это могли быть фамилии тех, чьи родственники и адвокаты обратились за помощью, это могли быть фамилии тех, кто позвонил ей из СИЗО и попросил за себя или за своего сокамерника, который в тот момент срочно нуждался в помощи. Это были фамилии тех, кого она встретила в прошлые свои посещения, кому пыталась помочь, а теперь нужно было проверить, что было сделано тюремщиками в ответ на ее записи в специальном журнале для тюремных наблюдателей.
Анна Каретникова во время презентации. Фото: центр Мемориал / Facebook
И «Маршрут», это, конечно, жизненный маршрут самой Анны Каретниковой, которая из политического активиста, выступающего на митингах в защиту политзаключенных, непременного посетителя всех протестных акций, превратилась в самую известную защитницу прав заключенных, и в Москве, но и в регионах, потому что многие ее подопечные, которые отправлялись отбывать наказание в российские регионы, рассказывали о некоей Анне Георгиевне, которая может «за всех попросить», может реально помочь и изменить судьбу арестантов.
Удивительное дело: каждый вечер, возвращаясь с «маршрута» домой, Каретникова не только молниеносно писала в ЖЖ и в ФБ эмоциональные отчеты о посещениях, рассказывая о несчастных сидельцах, клеймя сотрудников, которые нарушали права ПО (подозреваемых и обвиняемых), но и писала жалобы на конкретные нарушения прав арестантов. На следующий день ее сыновья относили эти жалобы на почту в несколько адресов — во ФСИН, УФСИН Москвы, прокуратуру Москвы, Генпрокуратуру. Это были не просто жалобы, в конверты Каретникова вкладывала подробные отчеты о посещениях, обозначала насущные проблемы и предлагала конкретные пути их решения.
Как это и положено, первое время на ее жалобы никто не отвечал. Сначала ее посты в ФБ читали только ее френды и сочувствующие. Все охали и ахали. Каретникова стала одним из самых читаемых блогеров.
Но довольно скоро на адрес Правозащитного Центра «Мемориал», где она работала, стали приходить ответы из тех ведомств, куда она писала. Начальники СИЗО были вынуждены штудировать ее отчеты и реагировать на них. Посты Каретниковой в социальных сетях стали читать сотрудники СИЗО. И это, конечно, стало самых главной наградой для нее, поважнее всех возможных правозащитных премий, которых она безусловно достойна.
Произошла удивительная вещь: Каретниковой удалось стать своей и для арестантов и для тюремщиков. И она смогла не предать при этом, ни тех, и ни других и в этой невидимой для непосвященных войне стать между ними, развернув белый платок, как призыв к перемирию.
«Тридцать человек. Один унитаз»
Одной и самых болезненных проблем российских СИЗО, в основном в больших городах, остается их перенаселенность. И мы, члены ОНК прошлого созыва, в котором была и Анна Каретникова, придумали лозунг «Хватит сажать». Мы писали об этом статьи, обращались с жалобами повсюду. Я, например, мечтала пригласить в женское СИЗО-6, где десятки женщин спали на полу на матрасах, председателя Мосгорсуда Ольгу Егорову. Она не пришла. Но пришли Уполномоченная по правам человека Татьяна Москалькова и заместитель начальника ФСИН Валерий Максименко. СИЗО-6 «разгрузили» и женщины уже не спят на полу. Но проблема перенаселения других московских СИЗО осталась.
Каретникова очень доходчиво объясняет, почему так происходит и кому это нужно: «Поместить в крайне тяжелые условия. Сломить волю. Получить «палку». Состряпать дело. «Профессионально состояться», пойти на повышение. Ты — арестант — расходный материал, лишь ступенька в лестнице карьерного человека-следователя, с которым совершенно случайно свела тебя судьба, того, кто сломав твою судьбу, модернизирует свою. «Палочная система», иным словами — система отчетности раскрытыми преступлениями по разным категориям — то, что уничтожает нашу следственную систему. Она — та причина, по которой я, окончившая кафедру уголовного процесса и криминалистики с хорошими показателями и завидными перспективами, не пошла работать в следствие. Не пошли и многие мои друзья и однокашники. Да, но ведь многие туда пошли…
Презентация книги. Фото: центр Мемориал / Facebook
Перелимит — проблема, в первую очередь, крупных городов. Ему подвержены следственные изоляторы более двадцати регионов России. Тридцать человек в камере — один унитаз. Пятьдесят человек в камере — два унитаза. Я сейчас не о высоком. Просто представьте себе утро в такой камере, очередь в туалет. Представьте себе в ней себя. Жизнь уже не станет такой, как прежде".
Книга «Маршрут», и в этом ее несомненное достоинство, не просто очередная книга о российской тюрьме, каких сейчас много. Почти каждый бывший российский арестант, выйдя на свободу, считает для себя необходимым написать о пережитом. Это необходимо для освобождения, для проживания пережитого. Но взгляд Каретниковой, как взгляд человека с воли, глубоко погрузившегося в проблему, — особый. Это все-таки дистанция. И поэтому так интересны ее наблюдения.
Как, например, вот это.
«Камера. Кровати двухъярусные — шконки (по нашему — КДК, койки двухъярусные камерные), умывальник, унитаз, стол-дубок, лавки якобы по числу сидячих мест, таз для целей гигиенических, ведро для мусора, посуда отныне пластиковая (после замечаний правозащитников изменились правила-З.С.), бак для воды питьевой (пережиток времени), белье условно белое, чаще заношенное и пожелтевшее, матрасы невыносимо ветхие и тонкие, со свалявшейся ватной начинкой (вечный камень преткновения, боль и грусть), ложки алюминиевые (вилок не полагается, ножи, ножницы, иглы швейные — под контролем сотрудников), потрепанные книги из библиотеки, материалы уголовных дел, фотографии близких (законодатель разрешил!). Все остальное, многое такое нужное, законодатель запретил. Элементарные вещи запретил: сушилки, например, для одежды (веревка ведь запрещена! это потому что на ней повеситься можно). Когда прокурор приходит в СИЗО, он отметит в качестве недостатков каждую веревку, на которой сушатся носки, трусы и футболки арестантов. Однажды я вошла в клинч с надзирающим прокурором: вы опять оборвали все веревки, выгнали из камер запрещенных животных — кошек (если их нет, то по арестантам бегают мыши, а то и крысы) и внесли представление администрации о нарушении режима содержания. За эти клятые веревки. Зачем? Прокурор: чтоб не повесились. Я: послушайте, но двое последних московских самоубийц повесились в камерах на собственных брюках. Отчего не потребуете отобрать у арестантов штаны для перемещений по изолятору? Во имя безопасности пусть в труселях рассекают?!»
«А тут еще ты, Ань, со своими правами человека»
Однажды, когда мы с Аней возвращались с одного из таких «маршрутов» — из очередного СИЗО, она сказала: «А вот было бы здорово в параллели опубликовать два моих разговора — с начальником СИЗО и с одним из положенцев (представитель криминального мира, арестант, который следит в тюрьме за порядком — З.С.) СИЗО. Получится очень поучительно».
Вот отрывок из этих разговоров: «Начальник изолятора: А ты вообще представляешь, как оно — руководить такой махиной? Ты вот только подумай, какие службы есть у меня: оперативная служба у меня есть, режимная есть, есть воспитательная служба и тыловая. И всеми ими надо руководить? Вот просто насколько сложный это процесс! И еще эти… которые в камерах сидят. А которые работают — лучше? Вот ты спрашиваешь: чего они журналы (журналы заявлений арестантов — З.С.) не ведут нормально? Да потому что это ИДИОТЫ, НАБРАННЫЕ ПО ОБЪЯВЛЕНИЯМ… Вот я пришел на работу, телефон разрывается, сто проверок, тут управа, тут прокуратура… Граждан надо принять, бандосов не забыть. Тебе надо лучше вжиться, чтоб понять. Чтоб разобраться. Вот ты приезжай с раннего утра, часам к пяти, на закладку пищи, на утреннюю проверку… вот увидишь все. Что — приезжала? А, да, приезжала, помню.. А есть и криминальный мир, баланс тут тонкий, грань, тут следствие еще чего-то хочет, тут преступления раскрывай-предотвращай, а тут вы, Ань, со своими правами человека. Тоже дело важное, спорить не буду. Ну приходится иногда одного-другого в карцер посадить… так хулиганят же! Напьются, дерутся, передозируются. Ну, ты знаешь…»
Ева Меркачева, Кагершин Сагиева, Зоя Светова, Анна Каретникова и Елена Абдуллаева во время презентации. Фото: центр Мемориал / Facebook
«Положенец изолятора: А ты вообще представляешь хоть, Георгиевна, как это — быть положением такого вот большого изолятора? Вообще ни о чем. Сейчас расскажу. За тебя люди хорошо сказали, друзья мои, что с пониманием, бедолагам помогаешь, по здоровью ты. Да я видел тебя на другом централе, да, помню, приходила. И вот, ты, Георгиевна, представь себе: хаты есть у меня и людские и красные, и шерстяные… Считается как бы, что красные, шерсть — это не мое, оно вне людского закона, но там ведь тоже суета бывает нездоровая? Непонятки случаются? И там оно как бы не мое… но, а как же не мое? Надо ведь людям помогать! Вот в газетах пишут, что я — смотрящий. Это неправильно. Я — положенец. Положенец — это от воров. Нельзя здесь путать. Так как же я могу беспределом заниматься? С меня воры спросят. А знаешь, сколько я к этому шел в нашем криминальном мире? А за беспредел спрос какой… Вот, Георгиевна, ты представь, просыпаюсь утром я — а дел сколько? За дорогу отвечай! Где кто напился — отвечай, кто наркотики тянет, гад, где подрался, разберись! Ну приходится иногда кому в зубы дать — но КАК ИНАЧЕ?! С администрацией по телефонам, по другому всему порешай… Вот и ходи разбирайся. Вот в газетах пишут, что я из камеры камеру хожу. Ну, хожу. Но зачем же я хожу? А что я перед праздником новогодним лично во все камеры фрукты разнес, арестантам подарки- это там не пишут? А лучше бы об этом написали…».
И, конечно, в книге много о трагедиях, которые происходят в тюрьмах, когда люди умирают от недостатка или отсутствия медицинской помощи. Когда их не успевают освободить перед смертью. Или освобождают, а они умирают на следующий день.
Все эти истории и человеческие судьбы прошли у нас перед глазами. Мы переживали, что не можем помочь всем в рамках наших возможностей и полномочий.
Аня Каретникова старалась на своем «маршруте» спасти многих и многих спасла…
Источник: Эхо Москвы, 4.03.2018